Короче, ни тёща, а кусок динамита, как сказал бы мой отец.
А Лёхе тёща очень нравилась. Как ни крути, а женщина она милая и приветливая. Немного взбалмошная, вечно куда-то торопится, но со стороны это выглядит забавно, и Лёха во что бы то ни стало решил быть хорошим и послушным зятем. Что и сделал.
А подвижный и деятельный характер Людмилы Викторовны похоже изнурял в первую очередь саму её. За столом сидят, культурно всё, а она тебя спросит, за тебя ответит, а потом долго объясняет, почему ты не прав. Лёха ржал. Это было смешно, что пару раз тёщу хотелось заграбастать, как Маринку, потискать – потормошить. Но вместе с ростом пуза у Маринки, у тёщи росла потребность в воспитании Лёхи и это стало чуть раздражать. Абсолютно незнакомый для Лёхи статус всё время виноватого, постепенно надоел. И вот уже всё реже он смеётся над милыми замечаниями, и старается уйти от ответа, но и этим не отделаешься. Ответил – получи, потому что ты не прав. Промолчал – ещё хуже: тебе тут же объяснят, что ты обиделся (да-да! я вижу – ты обиделся!..) потому что был не прав в следующих ситуациях… И Лёха задирает брови, узнав, что он оказывается и в тот раз был тоже не прав, а и не заметил…
А самое неприятное, что Леха совершенно не желал пополнить армию «обиженных на тёщь»!.. Ведь правда же – да, это смешно, когда рассказывают о чопорной и вредной дуре, которая отравляет жизнь своими выкрутасами!.. А чем же ты отличаешься от неё, зятёк, если ты не можешь найти общий язык с женщиной, которая тебя в два раза старше? Если у тебя ума больше не хватило, кроме как на склоку и скандалы с ней… Чем ты-то лучше?..
…И Алексей каждый раз настойчиво призывал себя не распускать сопли. Ведь это же смешно! Он – здоровый и умный мужик, у которого вот-вот ребёнок будет (причём ребёнок желанный и потому уже любимый!), он – работяга и вообще человек в принципе адекватный и жизнерадостный, вдруг ни с того ни с сего пополняет ряды малоумных нытиков, которых хлебом не корми – дай поскулить, какая плохая тёща ему попалась! Нет, Лёха ни такой, и быть таким никогда не желает. И уступить он всегда может с лёгкостью – благо воспитан в нормальной семье, где легко и разумно принимают – это отец, это женщина, это старик. Чего ни так? Всё правильно. Субординация, так сказать… И Алексей всякий раз давал себе слово, что при разговорах с Людмилой Викторовной будет кроток, разумен и тактичен. Чего уж проще-то? И всё чаще и чаще он со вздохом понимал, что это ни так уж и просто. Происходило это совершенно неожиданно. Из любой, совершенно безобидной, казалось бы, мелочи у них неминуемо вырастал скандал с разбирательством, выяснением «кто виноват» и последующим «неразговариванием». И Лёха мрачно отмечал, что, видимо, ни такой уж он и умный парень, если не может контролировать процесс общения с единственной тёщей. А самое отвратительное и обескураживающее было то, что Лёха действительно совершенно ни мог объяснить даже самому себе – чего он опять натворил-то? Вроди бы работает, не пьёт, в чужие дела не лезет…
Обычно разговорчивая и приветливая тёща, как оказалось, разговаривает практически только сама с собой. Ежесекундно поучая, давая советы, призывая при этом бога в свидетели, Людмила Викторовна источает массу липкой тягучей патоки, зорко следя, что бы её внимательно слушали, и горе тебе, дураку, если ты по глупости ввяжешься в диалог.
– Только добра!.. Только добра нужно желать друг-другу!, – как всегда неожиданно Людмила Викторовна начинает свой бесконечный монолог уставшим голоском, – И здоровья и мира желать нужно друг другу! Бог всё видит и всегда поможет!, – крестится она странным зигзагом – лоб, плечи, живот, – Только добра и здоровья!.. Чтобы все-все!.. Все-при-все были счастливы и здоровы!..
И Алексей разумно помалкивает, узнав недавно, что соседи Людмилу Викторовну побаиваются и недолюбливают, за спиной называя «истеричкой», почему она и не здоровается ни с кем в доме.
– Вот пожелаешь кому-нибудь зла или неприятное слово какое скажешь если, – продолжает она, делая грустные брови, – И сразу же троекратно вернётся тебе зло!.. Истинный крест!.. Троекратно!..
А Лёха вспоминает, как во дворе недавно их встретила соседка с первого этажа:
– Здравствуйте, тёть Люд!
И Лёха машинально здоровается, а Людмила Викторовна чуть кивает, ускорив шаг, и уже в лифте зло шепчет, поясняя:
– Наташка. Сучка с первого этажа… На дому у себя стрижёт за деньги. Думает, я не знаю. Весь дом к ней стричься ходит.
И дурак-Лёха из вежливости глупо улыбается, примирительно хмыкает:
– Да вам-то что с этого, Людмила Викторовна?.. Пусть стрижёт себе…
Людмила Викторовна бросает длинный взгляд на зятька:
– А мне и нет никакого дела!.. Мне то чего?.. Я в чужие дела не вмешиваюсь!.. Что мне теперь, целоваться что ли при встрече с ней?..
– Ну, да…, – неопределённо протягивает Лёха, думая про себя с досадой: «Тфу, блин!..»
…С Маринкой у Лёхи было всё просто и легко. Она – маленькая умничка, которую хочется слушаться, он – здоровенный добряк, обожающий свою ” билеменную козявку».
– Ты когда-нибудь серьёзным бываешь, дурачина?, – Маринка уютно усаживается к Лёхе на колени и целует его в нос.
– А зачем?, – смеётся тот, легко обнимая жену, лаская, как ребёнка.
– Ой, дурачи-и-ина…, – смеётся Маринка.
…А тут началось… Как ни придёт Лёха домой – его ждёт бойкот. Чего дуется? Не понятно. И, главное, молчит, зараза. Поди сам догадайся – чего ты опять натворил?
Только спустя несколько лет всё объяснилось.
Они уже давно отдельно жили. С родителями от силы пару месяцев пожили и съехали. Леночка подрастала, и Людмила Викторовна теперь периодически «устраивала концерты» по телефону (Маринкино выражение).
– Нет, ты представь?, – сквозь рыдания, с красным носом и мокрым лицом, кричала Маринка мужу, – Что за человек такой?.. А?..
Обалдевший Лёха удивлённо мыл руки и пытался всё перевести в шутку, наперёд зная, «что опять стряслось».
– Что за человек такой?!., – зло плакала жена, – вечно позвонит, скандал на пустом месте устроит и трубку швыряет!.. Довольная. «Поговорила Марина с мамой»!..
– Чё стряслось-то у вас опять?..
И Маринка, зло шмыгая носом, чуть не кричит:
– Задолбала, ей-богу!..
– Не говори так про мать!, – тихо, но твёрдо молвит Лёха, хмурясь для порядка, – не хорошо так!..
– Да задолбала она!.. За! Дол! Ба!. Ла!!.., – рыдает та, и рассказывает очередной «концерт».
А концерта-то особого и нет. И рассказывать не о чем!.. Действительно, из самой пустоты, из воздуха выдулся пузырь и лопнул, забрызгав всех липкой патокой.
Придерживаясь правил хорошего тона, Людмила Викторовна звонит стабильно два раза в день, спрашивает, кушала ли дочь, да как внучка, и потом даёт несколько советов и торопливо прощается, «Чтобы особо не тревожить», передавая всем приветы и желая всем-привсем счастья…
Маринка – девочка хорошая, всегда терпеливо выслушивала мать, виновато улыбаясь и подмигивая Лёхе, ждущего ужин. Но всё чаще уже разговоры эти становились для Маринки в тягость. Одни и те же вопросы и причём ответов на них абсолютно не слушают:
– Ой, я вчера полдня в «Ленте» проторчала!.. Оторваться невозможно!.. Ха-ха-ха!.., – смеётся над собой Людмила Викторовна, – и то надо посмотреть, и это!.. Не-воз-можно, Марин!.. Невозможно!.. Шопоголик я прямо, ей-богу!!.. Кофточку себе присмотрела – прелесть кофточка!.. Жёлтая, с люриксом… А какой я гамак видела чудесный!.. Обзавидовалась прямо!.. А цена!.. Представляешь – тряпка метр на метр, а почти десять тысяч!.. Леночка-то не болеет?, – спрашивает она вдруг тревожно.
– Да она… не пра…, – не успевает ответить Маринка.
– Ой!.. А какой комод я в «Костораме» видела!!.. Прелесть, а не комод!.. Вот представь: четыре секции, две средние дверцы стеклянные, непрозрачные, как я люблю, а столешница… знаешь, вот, помнишь, у нас гарнитур был, такой бежевенький?.. Помнишь, ещё у бабушки Тони (голос начинает дрожать, и Людмила Викторовна сглатывает слёзы, дребезжа словами) Как там она моя роднулечка?.. Мамочка моя миленькая… В могилке одна… Одна-одинёшенька…
У Маринки краснеет нос и в глазах наливаются слёзы:
– Мам… Ну что ты, ей-богу… Изводишь себя так?.. Ну, не надо, мам?.., – тоже сглатывает, начиная шмыгать носом.
– … роднулечка моя милая…, – заливается слезами Людмила Викторовна, – и холодно ей там, и страшно совсем одной в могилочке…
Маринка долго смотрит в окно, слёзы текут по горячим сухим щекам. Лёха бесшумно уходит в ванную.
– … вот так и я помру скоро, и никто на могилку-то не придёт…, – подвывает Людмила Викторовна, и Маринка начинает закипать, ругая по-доброму, чуть не крича сквозь слёзы:
– Да что такое говоришь, мам!?.. Ну зачем ты…
– … и скорей бы уже отмучиться-то…
